…зеркала отказывались вернуть тебе твоё лицо, то ли из жадности, то ли от бессилия, а когда пытались, то твои черты возвращались не полностью. (С)

Как страшно жить! А особенно дожиться до того, что вполне себе нормальное название книги – «Почерк Леонардо» - вызывает у потенциального читателя инстинктивную настороженность, если не сказать отторжение. Спасибо Дэну Брауну и его многочисленным подражателям! Одна мысль о том, что внутри может оказаться очередная мешанина из эзотерической нумерологии или нумерологической эзотерики способна доконать самый стойкий разум

Но хочу вас утешить: прогнило ещё не всё. Вы можете спокойно открыть книгу Дины Рубиной, не опасаясь, что оттуда на вас вывалятся мощи недобитых тамплиеров, потрясая Чашей Грааля с образцом ДНК Иуды Искариота . Не здесь и не сейчас . Да, будет странное, да, без сложной наследственности не обойтись, ну а чего вы хотели от романа, получившего премию украинского конвента «Портал» за 2009 год? Всё закономерно.
…И это в высшей степени удивительная фантастика…

Объясняю.
читать дальшеПруд пруди фантастики, плетущей магические козни в эльфийско-гномьих землях. Встречается «фантастика будущего», хозяйничающая за тысячи парсеков от Старой Земли. Плюнуть некуда от сюжетов мы-среди-них, есть пристойные образцы на тему они-среди-нас и давно уже никому не интересны ретро-опусы типа «Аэлиты» или «Гиперболоида…». Но встретить современную по языку, стилю и ощущению фантастику на материале времени уже от нас ушедшего – послевоенного, чуть попозже – мне пока не доводилось.

Пятидесятые, начало шестидесятых – это время я не застала, тем более не застали его те поколения, что ещё младше. Я бы сказала, они его совсем не застали – с учётом того, что я хотя бы знаю кое-что по рассказам матери, родившейся в войну. Дина Рубина несколько моложе – она с «холодного 1953-го», но на то и даден писателю Дар, чтобы оживлять невиденное и созидать невоплощаемое.

…Послевоенный Киев, разбомбленная и разорённая войной Украина, всё ещё не залечившая глубокие раны. Там простые люди проживают свои невероятные судьбы, те, которые не выдумаешь и никакой фантазией писателя не воссоздашь. Ничего фантастического, всё это действительно было: время повальной нищеты и коммунального быта, когда радовались малому и, поверьте, были счастливее, чем во внешне благополучное «здесь и сейчас».

Обычно так выглядят мемуары, а не фантастические романы. Мемуары умных людей, частенько с долей еврейской крови, так освежающей мировосприятие , которые вспоминают о своём – буквально! - босоногом детстве и беззаботной юности с единственной парой брюк; ностальгические рассказы о поистине эпических фигурах никому неизвестных, местечковых знаменитостей вроде «тёти Фиры с вагоноремонтного» или «часовщика из Мелитополя, который просто чудеса творил из старых, негодящих будильников». Подлинность быта, какое-то детское, восхищённое изумление собственным воспоминаниям – «Надо же! Жили! Не жаловались, всё успевали! Воспринимали как должное!» - вот что обычно отличает такие записки или устные байки.
То же и в книге. Ни с чем несравнимый, подлинный временной фон; самоценный задник полотна, на котором широкой кистью начертана собственно картина. Сначала чёткой жирной линией, потом истончающимся пунктиром проходят перед нами послевоенный Киев – холодный пятьдесят третий – оттепель шестидесятых – застой… перестройка… развал… И так вплоть до Бостона и Монреаля в веке XXI, сопровождая очередной, «надцатый русский исход». Поистине, «в России нужно жить долго» (С)

Всё это хорошо, а что же сюжет? – спросите вы. Отвечу.
Буду краток (ТМ) – он есть . Но я вам всё равно не расскажу! Есть странные люди и странные таланты – вы уже заметили, как я люблю слово «странное», да? Есть люди, как бы живущие «справа налево», поперёк; отражённые в зеркале истинной сути и сами являющиеся зеркалами. Если не изобретать велосипед, а банально сравнить временной поток с текущей рекой, то мы, обычные «двуногие, лишённые перьев», будем в этой системе координат камешками, обречёнными следовать течению. Что мы? Балласт! Нас ждёт дорога в одну сторону, от истока к устью, максимум - водоворот, а далее – забвение и раскрашивание в песок. Ну, останется от кого-то галька, всё лучше, чем ничего. Не то рыба, исконный житель стихии: свободная и шальная, она прошивает воду в любом направлении, дивясь инертной покорности камня и песка. Ведь плыть так легко, так естественно! Для рыбы.

Зеркала, зеркала… Хрупкие окна – двери? - в бескрайний таинственный мир. Возможно – реальный, возможно – ложный, но точно – чужой. Кто из нас может похвастать, что знает всё о внутренних зеркалах? Слава богу, никто. Даже обладая одним-единственным, крошечным зеркальцем (даже смешно, с юности оно воспринималось именно так) я могу уверенно заявить: оно осложняет жизнь. Да, в чём-то украшает, расцвечивает, но главное – оно делает непохожим. На остальных. И мне больно представить себе (отразить) жизнь героини романа, которая вся – зеркало, вся – череда отражений, вся – не отсюда, не здесь.

Об этом и книга. Мерное течение времён, спонтанный блеск чешуи.
Мы, камни, можем твёрдо рассчитывать на то, что не покинем русла ни при каких обстоятельствах и рано ли, поздно, но достигнем обещанного – обетованного? – устья реки. Но никто не знает, что может ждать истомившуюся рыбку, которая решилась на отчаянный прыжок – сквозь зеркало водной глади, вверх, в воздух, в неизвестность.

Резюме: нет, я не понимаю, что находит публика в банальнейшем сюжете «Жена путешественника во времени»!

Категория:

«Майсы» деда – разные истории, накопленные его наблюдательным умом за годы жизни, с поучительными выводами, с прологом и развёрнутым эпилогом, – были, как правило, бессмысленны и беспощадны. Иногда я не понимал, зачем он рассказывает мне, как убили глазного врача Гурвича, у которого лечился весь город. Зачем? – недоумевал я. Чтобы ты знал, где живёшь, терпеливо отвечал дед. Чтобы не строил иллюзий. Ты будешь молодой, пылкий, вдохновенный. Тебе захочется поменять зло на добро. Так я не хочу, чтобы ты растерял на это годы. Эта страна, Сенчис, говорил он, – страна бандитов. Разбойников. Безотносительно к власти. Здесь именно власть всегда будет разбойная, потому что земля такая. Ветер здесь свистит разбойным свистом…
«Отстань от ребёнка со своими майсами!»
«Молчи, Фрида, – говорил дед. – Молчи и вспомни, кто украл у немецкого офицера пачку папирос… Так вот, Сенчис… Пусть тебя не одурачит что-нибудь доброе, что от них идёт. Просто разбойнику случается бывать в хорошем расположении духа, когда у него нет охоты бросать тебя за борт в набежавшую волну… Выбери себе какое-нибудь бездоходное дело, Сенчис, – говорил дед. – Невинное бесполезное дело, чтобы никто от тебя не зависел и никто тебе не завидовал»